Неточные совпадения
Бегал длинноногий
учитель реального училища, безумно размахивая сачком для ловли бабочек, качался над землей хромой мужик, и казалось, что он обладает невероятной способностью показывать себя одновременно в
разных местах.
Но тогда же я услышал от иных помещиков и особенно от городских
учителей моих, на мои расспросы, что это все притворство, чтобы не работать, и что это всегда можно искоренить надлежащею строгостью, причем приводились для подтверждения
разные анекдоты.
Затем были
разные habitués; тут являлся ех officio [по обязанности (лат.).] Карл Иванович Зонненберг, который, хвативши дома перед самым обедом рюмку водки и закусивши ревельской килькой, отказывался от крошечной рюмочки какой-то особенно настоянной водки; иногда приезжал последний французский
учитель мой, старик-скряга, с дерзкой рожей и сплетник. Monsieur Thirie так часто ошибался, наливая вино в стакан, вместо пива, и выпивая его в извинение, что отец мой впоследствии говорил ему...
На уроках всегда бывало так тихо, что одни голоса
учителей, занимавшихся в
разных комнатах, раздавались по всему пансиону.
Кроме этих официально признанных пенсионеров, я отметил живущими на счет казны также и тех ссыльных, которые получают от нее жалованье за
разные услуги, например:
учителя, писаря, надзиратели и т. п.
— Мальчик и писатель — две
разные вещи! — возразил инспектор-учитель.
— Именно набиваете ей голову тряпками и
разной бабьей философией. Я, по крайней мере, не вмешиваюсь в ее жизнь и предоставляю ее самой себе: природа — лучший
учитель, который никогда не ошибается…
Детей они весьма часто убивали, сопровождая это
разными, придуманными для того, обрядами: ребенка, например, рожденного от
учителя и хлыстовки, они наименовывали агнцем непорочным, и отец этого ребенка сам закалывал его, тело же младенца сжигали, а кровь и сердце из него высушивали в порошок, который клали потом в их причастный хлеб, и ересиарх, раздавая этот хлеб на радениях согласникам, говорил, что в хлебе сем есть частица закланного агнца непорочного.
Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти. А в то время, когда я впервые встретил
учителей жизни среди скучной и бессовестной действительности, — они показались мне людьми великой духовной силы, лучшими людьми земли. Почти каждый из них судился, сидел в тюрьме, был высылаем из
разных городов, странствовал по этапам с арестантами; все они жили осторожно, все прятались.
Шибко скакал Варнава по пустой улице, а с ним вместе скакали, прыгали и разлетались в
разные стороны кости, уложенные на его плоских ночвах; но все-таки они не столько уходили от одной беды, сколько спешили навстречу другой, несравненно более опасной: на ближайшем перекрестке улицы испуганным и полным страха глазам
учителя Варнавы предстал в гораздо большей против обыкновенного величине своей грозный дьякон Ахилла.
Человек древнего мира мог считать себя вправе пользоваться благами мира сего в ущерб другим людям, заставляя их страдать поколениями, потому что он верил, что люди рождаются
разной породы, черной и белой кости, Яфетова и Хамова отродья. Величайшие мудрецы мира,
учители человечества Платон, Аристотель не только оправдывали существование рабов и доказывали законность этого, но даже три века тому назад люди, писавшие о воображаемом обществе будущего, утопии, не могли представить себе его без рабов.
Сначала он был
учителем в
разных домах, наконец дошел до того, что завел свою собственную школу.
Жизнь мальчика катилась вперед, как шар под уклон. Будучи его
учителем, тетка была и товарищем его игр. Приходила Люба Маякина, и при них старуха весело превращалась в такое же дитя, как и они. Играли в прятки, в жмурки; детям было смешно и приятно видеть, как Анфиса с завязанными платком глазами, разведя широко руки, осторожно выступала по комнате и все-таки натыкалась на стулья и столы, или как она, ища их, лазала по
разным укромным уголкам, приговаривая...
— Ты что-то часто говоришь об этом: портятся люди, портятся. Но ведь это дело не наше; это дело попов,
учителей, ну — кого там? Лекарей
разных, начальства. Это им наблюдать, чтобы народ не портился, это — их товар, а мы с тобой — покупатели. Всё, брат, понемножку портится. Ты вот стареешь, и я тоже. Однако ведь ты не скажешь девке: не живи, девка, старухой будешь!
Иван Вианорыч степенно двигался по деревянному тротуару, часто и внушительно постукивая большими кожаными калошами. На Дворянской его обогнал десяток гимназистов
разного возраста. Они шли парами, громко смеясь и сталкивая друг друга с помоста в снег. Сзади шагал долговязый молодой
учитель в синих очках, с козлиной черной бородкой; в зубах у него была папироса. Проходя мимо Наседкина,
учитель поглядел ему прямо в лицо тем открытым, дружеским взглядом, которым так славно смотрят весной очень молодые люди.
— Нет, ничего! Увидишь
разных народов… Между прочим, Татьяна Николаевна Стрешнева будет, — как бы в скобках заметил
учитель.
Нагнал это туда новый-то распорядитель
учителей хороших: все эти Полояровы, да Анцыфровы, да Лидиньки
разные… поди-ка, чай, хорошему научат!..
И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих,
учителями; далее имущими силы, также дары исцелений, вспоможения, управления,
разные языки» (1 Кор. 12:4-11,28).
Видимо, это дело было близко сердцу капитана. Он объяснил молодым людям подробный план занятий, начиная с обучения грамоте, арифметике и кончая
разными объяснительными чтениями, приноровленными к понятиям слушателей, вполне уверенный, что господа гардемарины охотно поделятся своими знаниями и будут усердными
учителями.
Два сына Александра Федорыча тоже дома воспитывались — целый флигель наполнен был их гувернерами и
разного рода
учителями, от высшей математики до верховой езды и фехтованья.
Зиновий Алексеич рассуждал, что растит дочерей не для кельи и не ради манатьи́; и, к великому огорченью матушек, к немалому соблазну кумушек, нанял бедного старичка, отставного
учителя, обучать Лизу с Наташей читать и писать по-граждански и
разным наукам, какие были пригодны им.
Шах осыпал меня благодеяниями, пригласил из Европы
учителей разных наук и искусств и дал мне, сколько было возможно, хорошее воспитание.
Меньший еще при жизни отца самоубийством — в Петербурге, блестящим
учителем в
разных заведениях.
Из его приятелей я встретил у него в
разные приезды двоих: Сатина, друга Герцена и Огарева и переводчика шекспировских комедий, и Галахова, тогда уже знакомого всем гимназистам составителя хрестоматии. Сатин смотрел барином 40-х годов, с прической a la moujik, а Галахов —
учителем гимназии с сухим петербургским тоном, очень похожим на его педагогические труды.
Учитель словесности уже не так верил в мои таланты. В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора, написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не попадал до 1855 года. Все это было сочинено по
разным повестям и очеркам, читанным в журналах, гораздо больше, чем по каким-нибудь устным рассказам о столичной жизни.
Центральную сцену в"Обрыве"я читал, сидя также над обрывом, да и весь роман прочел на воздухе, на
разных альпийских вышках. Не столько лица двух героев. Райского и Волохова, сколько женщины: Вера, Марфенька, бабушка, а из второстепенных — няни,
учителя гимназии Козлова — до сих пор мечутся предо мною, как живые, а я с тех пор не перечитывал романа и пишу эти строки как раз 41 год спустя в конце лета 1910 года.
Купоны набиты
разным людом: приезжие небогатые дворянские семьи, жены
учителей, мелких адвокатов, офицеров; есть и студенты.
Молодых медиков, агрономов,
учителей, вообще интеллигентных работников, боже мой, отрывают от дела, от честного труда и заставляют из-за куска хлеба участвовать в
разных кукольных комедиях, от которых стыдно делается всякому порядочному человеку!
— Видел я, батенька, и сладкое, и горькое, ощущал на телесах моих и розы, и тернии, служил
учителем и был околоточным, разъезжал в колясках с
разными французскими полудевицами и доходил до такой крайности, что принужден был изображать в ярмарочном балагане дикого человека и есть живых мышей и лягушек, а теперь пишу передовые статьи для наших газет.
С этого времени он обратил на меня особенное внимание и покровительство и стал задавать мне, помимо
учителя, сочинения на
разные темы.
Первым
учителем великого князя Павла Петровича был Федор Дмитриевич Бехтерев, преподававший ему русскую грамоту и арифметику по довольно своеобразной методе, посредством деревянных и оловянных куколок, изображавших солдат
разных родов оружия.
Григорий Александрович узнал своего бывшего
учителя, несмотря на долгий промежуток лет, разъединивших их в
разные стороны, и, к удивлению придворных, бесцеремонно им раздвинутых, подошел к старику и приветливо взял его за руку.
— Гувернантки при ней были…
Учителя разные ходили, всем наукам обучали, а среди
учителей один был, молодец из себя, по фамилии Дубянский — вот он и есть ваш батюшка… Влюбилась в него Татьяна Анатольевна и убежала из родительского дома…
— Признаться, люблю в театр. Как там принц датский вместо мыши убивает человека, али Кречинский подменивает алмазы на стеклышки. Сам я мастер на
разные штуки. То водочки отбавишь из графинчика, да водой подольешь, то в счетце постояльцу припишешь, да серебряную ложку подтибришь. Все с рук сходило. Да ведь и
учителя у нас, старшие, хороши, хозяина надувать горазды.